Далее я помню, как весь оставшийся день я провела у окна, с ужасом ожидая увидеть грузовик и дядю-похитителя. Я пытаюсь вспомнить, что я чувствовала… Наверняка мне было очень страшно. Наверное это была детская паника. Но еще я четко помню беспомощность. В тот день все как бы пошло трам-та-ра-рам. Я поверила, что меня, оказывается, могут бросить на произвол судьбы, даже не обсудив свои намерения с моими родителями.
К моему удивлению, дядя не приехал. Я чувствовала, что мне даровали жизнь и что надо вести себя хорошо и помалкивать.
Инстинкт самосохранения, с которым что-то пошло не так? Синдром жертвы?
Еще не раз в более старшем возрасте на меня найдет гнетущее чувство при встрече с атрибутикой, напоминающей тот детский сад: запах казенных туалетов и столовых, коридоры с кафельными стенами и холодным эхом, здания, похожие на казармы. Во всем этом я чувствовала болезнь, называющуюся “хорошее насилие”, и не могла не испытывать угрозу и неприязнь. Нет, у меня не произошло привыкание и по сей день. Нет, для меня это не стало нормой.
Прошло около 40 лет, и теперь мою дочку силой тянут за руку в столовую, потому что она заигралась с игрушкой и не выстроилась вовремя в строй. Теперь ей говорят: “Ешь всю кашу, а то шар с потолка на голову упадет” или “Одевай юбку, а то как мальчик ходишь”. В садик этот мы, конечно, ходить перестали.
Травма заразна. У некоторых к ней есть иммунитет и неприязнь, но многие, страдая сами, начинают ее воспроизводить. Так травма передается из поколения в поколение. Надо бы уже эту болезнь полечить, вот только больные, к сожалению, не всегда знают, что больны. Увы.
